Walking from page to page through Murakami's short stories collection "The Elephant Vanishes", I was gradually descending into gloom. At first, the descent was hardly noticeable, interspersed with bizarre humor, but the story "Sleep" was an express elevator down a menacing chasm. The final words of the story are:
"Locked inside this little box, I can't go anywhere. It's the middle of the night. The men keep rocking the car back and forth. They're going to turn it over."
These men are not burglars, but men in general, and life of this Japanese woman - a dark little box with no exit, fully in their control. The story begins almost hopefully: an intelligent woman, destined for housework as the result of choices imposed by society, awakes at night from a shocking vision and realizes what she has been missing. She stops sleeping and devotes the night, when her benumbed husband and son are sleeping, to herself - to reading, to thinking, to being alive. She feels energetic, her thoughts penetrate effortlessly the deepest layers of meaning within the novels, and yet the stealthy, unassertive method of sacrificing sleep in order to gain time away from housework reeks of desperation.
Yes, she reads, she thinks, but, unable to denounce housewifery, she steps acceptingly toward the onset of dementia. It is an unequal fight. The story is written in first person and the reader is free to judge the woman, but nonetheless Murakami has not made her admirable. He has made pitiful her prideful thoughts, her visits to the pool, her delight in husband-forbidden chocolate. And the story ends in gloom, there is no way out, no boat to sail in against the current. This is the way it is, the only way it can be right now. Murakami also suggests through the choices this woman makes in her life, that the plight of women in contemporary Japanese society is their own fault.
Unnerved and reluctant to descend even deeper away from the secure sunshine over NYC, I put Murakami back on the shelf and picked up Ryunosuke Akutogawa instead. Upon read Rashomon, I found myself watching undignified malcontents fight over plucked hair amid corpses piled atop the Kyoto gate in 1100's and decided that I am not prepared to deal with Japanese literature.
Saturday, October 20, 2007
Saturday, July 14, 2007
Мартышка Судьба
В огромных голубых глазах моей подруги дрожали слезы, когда она рассказывала мне, повторяясь и повторяясь, о своем несчастье, и мне ее безудержно жаль. Но жалость - жудшее лекарство: к нему привыкаешь и не торопишься с выздоровлением. От нее убежала ее спутница трех лет, не объяснив, обругав. Трудно поверить, трудно пережить, но почему-то все, что подруга рассказывала мне, складывается с самого начала в необратимое колесо судьбы, которое могло привести только к этому, хоть она и говорит: «Что, что я делала не так? Я бы все могла изменить.» Часто кажется, что так легко было избежать рока, повернув в прошлом колесо судьбы на пол-градуса вправо, и проходишь в уме раз за разом прожитое и терзаешься тем, что то колесо так мучительно близко, что почти можно дотянуться, но все же недоступно. Отказываешься верить, что когда оно было доступно, мы были другими людьми, и шли без оглядки, обреченные самими сабой на этот маршрут. Так или иначе мы на что-то обречены. Мы обречены иметь только одно прошедшее, и потому многогранность будущего - отчасти только иллюзия. Неужели мы все - слепые капитаны, сами ведущие наши судна на погибель?
Но трагедия трагедии рознь, и почти все можно пережить. Можно пережить измену, смерть, ампутацию, и сохранить любовь к жизни. Я говорю подруге, что бывает и не такое, что люди оправляются, а она отвечает: «только не я.» Пожалуй не оригинально считать свое положение уникальным, но необходимо убеждать себя в обратном. Нужно менять уклад упрямых мыслей, но подруга всегда была неуступчивой, готовой отдать себя на растерзание обстоятельствам и чужому мнению прежде чем что-то поменять в своем отношении к жизни и себе самой. Мне так трудно поверить в то, что она изменится. Может быть, то же самое подумала и убежавшая спутница. Вообще трудно поверить в то, что кто-нибудь из тех, кого я хорошо знаю, действительно изменится. Неужели все наши планы изменить себя - самообман? Но тогда мы действительно живем в фаталистическом мире!
Нет, мне кажется, что силой воли можно себя изменить, и штурвал судьбы можно успеть повернуть, если вовремя прозреть. Только как узнать во что смотришь ты, в лупу или в телескоп?
Мартышка Судьба
Но трагедия трагедии рознь, и почти все можно пережить. Можно пережить измену, смерть, ампутацию, и сохранить любовь к жизни. Я говорю подруге, что бывает и не такое, что люди оправляются, а она отвечает: «только не я.» Пожалуй не оригинально считать свое положение уникальным, но необходимо убеждать себя в обратном. Нужно менять уклад упрямых мыслей, но подруга всегда была неуступчивой, готовой отдать себя на растерзание обстоятельствам и чужому мнению прежде чем что-то поменять в своем отношении к жизни и себе самой. Мне так трудно поверить в то, что она изменится. Может быть, то же самое подумала и убежавшая спутница. Вообще трудно поверить в то, что кто-нибудь из тех, кого я хорошо знаю, действительно изменится. Неужели все наши планы изменить себя - самообман? Но тогда мы действительно живем в фаталистическом мире!
Нет, мне кажется, что силой воли можно себя изменить, и штурвал судьбы можно успеть повернуть, если вовремя прозреть. Только как узнать во что смотришь ты, в лупу или в телескоп?
Мартышка Судьба
Мне темно, но что такое?
Свет кругом, а мне темно.
Может облако чумное
мне ресницы занесло.
Может снег случайно выпал
мне, в морщину меж бровей?
Может голосом забытым
ты шепнул мне из теней
про года, что уж забыты,
про супругов, что зарыты,
и про хрупкие сердца
и про чувства без ограды,
про прощанье у крыльца и
смятенье без отрады.
Может ты шепнул о том,
Как невечно наше время,
Как без передышки
Плетут полотно,
коварные лапки мартышки?
Но злобу свою сохранила,
И путает с радостью людям года,
Что не распутают чернила.
Не будь судьба жестока так,
Мы знаем сами нашу кару,
Дойдут и без тебя лета
До неизбежного портала.
Monday, June 25, 2007
Rilke, Blaue Hortensie
Перевела сегодня Rilke's Blaue Hortensie, но к сожалению опять нелады с рифмой - кажется, что либо рифму, либо смысл нужно приносить в жертву.
Голубая Гортензия
Rilke, Blaue Hortensie
So wie das letzte Grün in Farbentiegeln
sind diese Blätter, trocken, stumpf und rauh,
hinter den Blütendolden, die ein Blau
nicht auf sich tragen, nur von ferne spiegeln.
Sie spiegeln es verweint und ungenau,
als wollten sie es wiederum verlieren,
und wie in alten blauen Briefpapieren
ist Gelb in ihnen, Violett und Grau;
Verwaschenes wie an einer Kinderschürze,
Nichtmehrgetragenes, dem nichts mehr geschieht:
wie fühlt man eines kleinen Lebens Kürze.
Doch plötzlich scheint das Blau sich zu verneuen
in einer von den Dolden, und man sieht
ein rührend Blaues sich vor Grünem freuen.
Голубая Гортензия
Сухие, тусклые, шершавые, как остатки зеленого
В скляночке краски, эти листья
За зонтиками цветов, что голубой не носят
На себе, а лишь издалека отражают.
Как будто и вовсе хотят потерять,
В них желтизна, как в голубой бумаге
Старых писем, и серо-фиолетового след;
Давно не ношенном, с которым уж не будет ничего:
Как чувствуется краткость жизни малой.
В одном из тех соцветий, и кажется, что
Нежная голубизна зеленому обрадовалась цвету.
Rilke, Blaue Hortensie
So wie das letzte Grün in Farbentiegeln
sind diese Blätter, trocken, stumpf und rauh,
hinter den Blütendolden, die ein Blau
nicht auf sich tragen, nur von ferne spiegeln.
Sie spiegeln es verweint und ungenau,
als wollten sie es wiederum verlieren,
und wie in alten blauen Briefpapieren
ist Gelb in ihnen, Violett und Grau;
Verwaschenes wie an einer Kinderschürze,
Nichtmehrgetragenes, dem nichts mehr geschieht:
wie fühlt man eines kleinen Lebens Kürze.
Doch plötzlich scheint das Blau sich zu verneuen
in einer von den Dolden, und man sieht
ein rührend Blaues sich vor Grünem freuen.
Saturday, June 9, 2007
Muteness == true
It is decidedly peculiar, the muteness that overtakes one after days of programming. The sensation is just as disturbing as when one begins to forget his native language while living amid foreigners in a strange land. Just as the strange land begins to feel much more like home than the land of one's origin, so the avid programmer forgets the smooth pathways of verbal interaction and resorts instead to if-else statements (E.g. a phone message: "You haven't picked up, which means that either you are sleeping or busy. If you are sleeping, then Good Night. If you are busy, then call me back before you go to bed. If that will be in the next half hour, I will be in the subway, so leave a message or send me SMS. I hope to hear from you.").
In some cases, muteness of the mind ensues as well. It is a state in which the programmer dreams of primarily two themes, where:
1) he/she is a data structure.
2) he/she is compelled to chop the corpses of his loved ones or hated ones into little pieces and hide them, and after this receives enlightenment from a caterpillar enrobed in divine radiance.
The inability to find even remotely interesting conversation topics is endemic to this condition.
Now, despite the severity of this repetitive stress syndrome of the brain, the cure is surprisingly simple and requires little but the force of will to stop programming for a week and do one or all of the following:
1) Read 3 classic fiction novels.
2) Read a historical account of anarchism.
3) Draw an angry ink blot using cadmium red oil paint.
4) Write 20 blogs about muteness.
My will is faltering. I think I will go program now...
In some cases, muteness of the mind ensues as well. It is a state in which the programmer dreams of primarily two themes, where:
1) he/she is a data structure.
2) he/she is compelled to chop the corpses of his loved ones or hated ones into little pieces and hide them, and after this receives enlightenment from a caterpillar enrobed in divine radiance.
The inability to find even remotely interesting conversation topics is endemic to this condition.
Now, despite the severity of this repetitive stress syndrome of the brain, the cure is surprisingly simple and requires little but the force of will to stop programming for a week and do one or all of the following:
1) Read 3 classic fiction novels.
2) Read a historical account of anarchism.
3) Draw an angry ink blot using cadmium red oil paint.
4) Write 20 blogs about muteness.
My will is faltering. I think I will go program now...
Wednesday, May 30, 2007
Butterfly in the Sidewalk
There was a wheelcheer moving in front of me in the sunshine, and after it passed through a puddle there was a swallowtail butterfly balancing in its center. Its wings were glued together and it didn't wish to move, so I thought it injured. I lifted it by its wings and took it to the grass, so that no one would tread on it. There the beautiful yellow wings spread and the butterfly limped in air around the puddle, touching the asphalt and limping again in hesitation. Then it lowered itself in the middle of the puddle and put its wings together.
a Mountain Man
The T was not very full, but you still had to squeeze in next to a stranger in order to sit. A cheery, perfect-looking family stood by a vertical hand rail. The father, lightweight lad with glasses, had a baby back-pack with a 1.5-year-old in it. From the eyes of the boy starved overexcitement stared. The T stopped and a blue-shirted mountain of a man treaded within. He stood across from the family, unshakable and mute as the T surged forward. Suddenly, his heavy gaze found the boy, and he smiled, lifting his lips with heaviness, as if they were, indeed, made of rock. The boy smiled back and hit the edge of the backpack with impatient and awkward hand. At this, the mountain-man felt a rocking impulse to shake of his silence, and his eyes faced the father as he addressed him with a smile and a mumble. Father did not expect the address, and watched incredulously, as words were born from the mumble of a stranger:
- It is like, like he has to smile, you know, - the stranger said.
The wife and mother in law looked at the mountain man cautiously, nodded and looked away. The mountain man felt the discrepancy between his words and that which stirred him to speak. He looked at the smiling boy again and mumbled a little more, as a mountain rumbles, compelled by fire from within.
- He just like, just has to smile, - he said and hesitated, - even the eyes are smiling.
The father nodded and produced a "yeah"-like noise. The family considered the matter concluded, but the mountain still looked at them and at the boy.
- There is a fire in them, - he said finally.
And the mountain stopped rumbling, feeling, perhaps, that it has reached the summit of eloquence. It stepped uneasily from one foot to the other, looked at the boy for one last time and at the unseeing parents and shuffled to the other end of the train.
- It is like, like he has to smile, you know, - the stranger said.
The wife and mother in law looked at the mountain man cautiously, nodded and looked away. The mountain man felt the discrepancy between his words and that which stirred him to speak. He looked at the smiling boy again and mumbled a little more, as a mountain rumbles, compelled by fire from within.
- He just like, just has to smile, - he said and hesitated, - even the eyes are smiling.
The father nodded and produced a "yeah"-like noise. The family considered the matter concluded, but the mountain still looked at them and at the boy.
- There is a fire in them, - he said finally.
And the mountain stopped rumbling, feeling, perhaps, that it has reached the summit of eloquence. It stepped uneasily from one foot to the other, looked at the boy for one last time and at the unseeing parents and shuffled to the other end of the train.
Zwielicht, Joseph von Eichendorff
Кто бы мог подумать, что немецкая лирика может быть такой чуткой и живой? Тем не менее, это именно так, и по счастливой случайности я писала сочинение о стихотворении «Zwielicht», написанном Eichendorff. Оно показалось мне несколько утрированным, - почти издевательством над романтическими страхами и волнениеями, порождаемыми природой. Однако, по прослушивании Liederkreis (op. 39) у Schumann, понятно, что стихотворение это, пожалуй, даже и не о сумерках, и намного трагичнее, чем кажется с первого взгляда. Вот моя попытка художественного перевода на русский и само стихотворение в орининале.
Сумерки
Расправил крылья полумрак,
Жутко движутся деревья,
Сном тяжелым бредут тучи -
Что означает этот страх?
Не пускай ее пастись одну,
В лесу трубя бредут охотники,
Замолкают и дальше бредут.
В этот час не верь ему,
За взглядом ласковым и голосом
Готовит войну он в коварной тиши.
Новорожденным завтра встает,
В ночи многое обронится,
Прячься, бодрствуй и будь готов!
Zwielicht, Joseph von Eichendorff
Dämmrung will die Flügel spreiten,
Schaurig rühren sich die Bäume,
Wolken ziehn wie schwere Träume -
Was will dieses Graun bedeuten?
Hast ein Reh du lieb vor andern,
Laß es nicht alleine grasen,
Jäger ziehn im Wald und blasen,
Stimmen hin und wider wandern.
Hast du einen Freund hienieden,
Trau ihm nicht zu dieser Stunde,
Freundlich wohl mit Aug und Munde,
Sinnt er Krieg im tückschen Frieden.
Hebt sich morgen neugeboren.
Manches bleibt in Nacht verloren -
Hüte dich, bleib wach und munter!
Subscribe to:
Posts (Atom)